Петербургский сыск. 1870 – 1874 - Игорь Москвин

Миша с тщательностью исследовал комнату, но ничего полезного для следствия не обнаружил.

Обыск в спальне тоже ничего не дал.

Деесперов с любопытством наблюдал за Жуковым.

Только одно привлекло внимание Миши, письмо от женщины, подписанное «Любящая Алина» и из него становилось ясно, что эта самая Алина питала к Цехановичу отнюдь не платонические чувства. Они были любовниками.

Прощаясь с Грушевским, Жуков вдруг остановился посредине комнаты и, повернувшись, спросил:

– Кто такая Алина?

Хозяин побледнел, пожевал губу.

– У меня есть дочь Алина?

– Где она сейчас?

– С какой целью вы проявляете к ней интерес?

– Следствие, – развёл руки в стороны Миша.

– Алина проживает в столице.

– Как часто она гостит у вас?

– каждые два месяца она приезжает на неделю– полторы.

– Цеханович знаком с Алиной?

– Да, – почти кричал Грушевский, – что вам надо от моей дочери?

– Ничего, – спокойным тоном говорил Жуков, – я лишь полюбопытствовал.

Грушевский ничего не сказал, только заиграл желваками.

– С одним неясным моментом я разобрался, теперь остальные, – тихо произнёс Миша в коляске.

– И с каким, разрешите поинтересоваться, – обратился к сыскному агенту Деесперов.

– С кровью в комнатах.

– Вы можете о ней рассказать?

– Да, и как она появилась.

– Это кровь Цехановича?

– Его.

– Значит, его, – Иван Александрович провёл рукою по горлу.

– Отнюдь, – рассмеялся Миша, – видели завязанную руку Грушевского, вот она и есть основная причина появления крови.

– Не понимаю, это кровь Грушевского или Цехановича?

– Когда Грушевский узнал, что его дочь Алина барит благосклонность Михаилу, он не выдержал и оставил следы кулаков на лице бедного помощника бухгалтера. Вот отсюда и кровь, вы же обратили внимание, как хозяин дома поглядывал на свою руку при упоминании Цехановича и как вскипел при упоминании дочери?

– Я не придал этому значения.

– Вот поэтому я – сыскной агент, а вы – чиновник при губернаторе, – улыбнулся Миша.

– Сложно всё, – встрепенулся Иван Александрович, – неужели Грушевский убил бухгалтерского помощника?

– О нет! – И ни на миг не задумываясь, произнёс. – Нет! Здесь дело глубже и серьёзнее.

– Что может быть серьёзнее преступления?

– Другое, скрытое первым.

– Этого мне не понять.

– Надо бы, съездить к матери бухгалтерского помощника. Где находится Игумеский уезд?

– Можно выехать и сегодня, но лучше бы с утра, – закинул удочку Деесперов.

– Можно и завтра, а сейчас к полицмейстеру, проверим журнал происшествий.

– Господин Фёдоров распорядился, как только вы появитесь, передать пакет, – полицейский протянул конверт Жукову, который с удивлением достал из него бумагу и прочёл, присвистнул.

– Дела.

– Что—то стряслось?

– Именно, в Минске, в банкирскую кантору господина Поллака пришёл неизвестный и обменял три из похищенных облигации на акции Виленского земельного банка.

– Когда?

– На следующий после исчезновения Цехановича день.

– Значит, объявился.

Не объявился, а нам преподнёс подарок в виде большого следа. Прежде, чем выедем в Минск, мне бы хотелось, чтобы вы раздобыли три фотографические карточки – Цехановича, Гмелина и Аладжалова.

– Вы думаете…

– Ничего я не думаю, – отрезал Миша.

Следующим утром Минск встретил сыскного агента Жукова и чиновника при полицмейстере Деесперова серыми дождевыми облаками, но на счастье обоих небо хранило от потоков воды.

В банк идти было рано, решили зайти в буфет.

Через час сидели в приёмной управляющего банком господина Поллака, он пригласил кассиров и служащих, которые показали на одну из трёх фотографических карточек.

Иван Алескандрович был крайне удивлён и не находился, что сказать. В адресном столе минский мещанин Михаил Сигизмундович Цеханович не числился. С тем и отбыли в Вильну.

Господина, на которого показали служащие Земельного банка Поллака, задержали, чтобы не смог сбежать. Телеграмма пришла вовремя.

На следующее утро Миша в камере допросов с интересом рассматривал господина.

– Неумно вы себя повели, господин Гмелин, неумно, – Жуков расхаживал по камере, ноги отекли после долгой дороги.

– Я не понимаю, – спокойным тоном возразил Александр Александрович, – ваших слов и тем более этого дикого ареста.

– Александр Александрович, мне не хочется с вами играть в кошки—мышки.

– Я…

Миша поднял руку, прерывая банковского чиновника.

– Вы сами навели на себя подозрение.

– Каким образом?

– Возводя напраслину на Цехановича, – Гмелин тяжело задышал, а Жуков продолжил, – поначалу я думал, что вы убили помощника бухгалтера, но потом отмёл в сторону собственное предположение, ибо оно по сути было неверным. Вы, вероятно, видели, как Цеханович из хранилища выносил облигации и решили воспользоваться случаем. Скорее всего, при обыске обнаружатся ценные бумаги.

– Я…

Миша вновь поднял руку.

– Не стоит усугублять свою вину, тем более, что в Минском Земельном Банке вас опознали по фотографической карточке трое служащих, о чём имеется соответствующие протоколы.

Гмелин обхватил руками голову и завыл волком.

– Что мне в жизни не везёт, выпал один случай и тот…

– Успокойтесь, Александр Александрович, вытьём дело не исправишь. Скажите, это вы оповестили Грушевского, что Цеханович соблазнил Алину?

– Да, я.

– С какой целью?

– Я знал, что между ними произойдёт драка и следы крови останутся в квартире Грушевского.

– Понятно, но вы же не знали, что Цеханович сбежит?

– Знал, я стал невольным свидетелем разговора, в котором Михаил сетовал, что хотел бы уехать к брату в Америку, но денег нет. Вот скоро достанет большую сумму, тогда и сделает шаг, меняющий судьбу.

– С кем он беседовал?

– С Алиной Грушевской.

– И она замешана в это дело?

– Не знаю.

– Где ценные бумаги?

– На моей квартире.

– Вы знаете, где сейчас Цеханович?

– Наверное, плывёт в Америку.

Судебный следователь Лапп внимательно выслушал о результатах, проведённого расследования.

– Вы уверены, что господина Цехановича, – Николай Васильевич помахал рукой, – уже нет в России?

– Возможно всё, но на его месте я бы, в самом деле, плыл на пароходе в далёкие края.

– Я не пойму, отчего он не взял в кладовой наличные деньги, а удовольствовался облигациями?

– Это самый простой ответ, Цеханович взял пятьдесят тысяч, вы представьте, какой должен быть пакет с такой суммой и сколько места занимает пять облигаций?

– Но ведь деньги и есть деньги, ими можно расплатиться повсюду, хоть здесь, хоть за границей?

– Верно, но аы забываете, что Цеханович был банковским служащим и ему известно, куда с большей прибылью «сбыть» облигации.

– Значит, сбежавший господин не доступен для нашего правосудия?

– Не совсем так, я должен вести дальнейшее расследование, чтобы отправить помощника бухгалтера в края не столь отдалённые.

– И каким, позвольте узнать способом?

– Мне предстоит отбыть в столицу.

– Следствие завершено?

– Отнюдь, предстоит самое трудное – найти Михаила Сигизмундовича Цехановича.

– И для этой цели есть ориентиры?

– Я бы выразился словами Путилина: «Кое—какие зацепки есть».

– Не смею вас задерживать. Письмо я обязательно направлю в Департамент Внутренних Дел, но будет у меня к вам, Михаил Силантьевич, просьба, не сочтите за труд, посвящать меня в обстоятельства дальнейшего расследования.

– Что ж, Миша, я могу выразить благодарность за проведённое в столь короткое время расследование, хотя, – Путилин сделал попытку добавить ложку дёгтя в триумфальное возвращение сыскного агента, – тебе подфартило с Минском.

– Нет, Иван Дмитрич, если бы не Земельный Банк, я всё равно вышел бы на след Гмелина.

– Каким образом?

– Во—первых, ложь, а во—вторых, я узнал бы у Грушевского, кто ему донёс на отношения дочери и Цехановича.

– Прямо таки донёс.

– Именно.

– Каковы твои дальнейшие действия по расследованию?

– Я установил, что дочь Грушевского Алина проживает в Толмазовом переулке в доме Фёдора Петровича Ильина.

– уже побывал там?

– Само собой и без вашего ведома оставил следить за Грушевской Лёву Шахова, чем чёрт не шутит, может, Цеханович в столице.

– Сомневаюсь, правильно сказал Гмелин, плывёт по морю, аки посуху.

– Он поддерживал отношения с Алиной не один год, любовь, привязанность, не знаю, может и иные чувства, но должен с ней связаться, то ли почтой, то ли телеграфом, то ли через кого—то постороннего.

– Пока не буду препятствовать, это только пока, так что смотри, Миша, чтобы Цеханович обязательно сидел передо мною, хотелось бы с ним переговорить.